Прошло два десятилетия после распада Советского Союза. Путь развития постсоветских стран сложился очень по-разному. Самой успешной стала Эстония. Она единственной из бывших советских республик входит не только в ЕС, НАТО и Шенгенскую зону, но и в зону евро и, по данным Мирового банка, давно сохраняет за собой звание самой богатой бывшей республики СССР.

Таджикистан же остался самой бедной частью бывшего Союза, с низкой продолжительностью жизни и высокой смертностью. Корреспонденты Би-би-си Юрий Маловерьян и Абдужалил Абдурасулов посетили Эстонию и Таджикистан, для того чтобы узнать, как изменилась жизнь людей за последние 20 лет.
 
Эстония.
 

Русскому предпринимателю Виталию Бурлакову не приходится платить взяток. Виталий живет и работает в Эстонии.

«Не за что давать взятки, не надо ни о чем договариваться, — объясняет Бурлаков, который занялся бизнесом еще в конце 80-х. – Раньше можно было договориться, люди входили в твое положение, а теперь с точки зрения законодательства и регламентации все стало четче, лучше, понятнее и прозрачнее».
У Виталия Бурлакова небольшая строительная фирма. «Я выставил кран на 40 сантиметров из-за угла дома на тротуар. 40 сантиметров! Штраф», — жалуется Бурлаков. Но — штраф, а не взятка проверяющему.
 
Эстонец Ике Волков – не предприниматель, а архитектор. Ему тоже не приходится платить взяток, хотя в силу профессии он постоянно добывает согласования и разрешения на строительство.
 
«Три дня назад был в одной волостной управе. Симпатичная такая женщина там была, сказала: все в порядке», — рассказывает Ике о последнем контакте с чиновниками.
 
Волков, правда, шесть с половиной лет был главным архитектором Таллинна, и к тому же он известный человек – играет и поет в ансамбле «Кукерпиллид», популярном еще с 70-х годов. Но ни то ни другое в Эстонии чаще всего не считают поводом обойти закон и правила.
 
Эстонская Республика

• население — около 1,34 млн
• национально-языковой состав: примерно 67% — эстоноязычные, примерно 30% — русскоязычные


• площадь — 45,2 тыс кв.км (немного больше Московской области, или Дании, или Голландии, или Швейцарии)


• ВВП на душу по ППС — 19,1 тысяча долларов (2010)
• место в мире по ВВП на душу — 63
• инфляция — 3,0% (2010)

«В прошлом году у 10% предпринимателей в Эстонии выпрашивали взятку. 3% заплатили», — пересказывает результаты недавнего исследования глава эстонского филиала Transparency International Ассо Прии.
 
В последнем всемирном «Индексе восприятия коррупции» Transparency International Эстония занимает 26-е место среди 178 стран – на 20 строчек выше следующей бывшей советской республики, Литвы (чем выше в «индексе» страна, тем меньше в ней ощущается коррупция).
 
Борцов с коррупцией в Эстонии беспокоит положение дел с так называемой «детальной планировкой» — обязательными для строительства документами о планировке участка. В прошлом году, напоминает Ассо Прии, разоблачили организованную группу взяточников в Центре авторегистра. Но все же мелкой, «низовой» коррупции, по его словам, стало намного меньше, чем 10 или 20 лет назад.
 
«Из Латвии или России, бывает, к нам кто-нибудь приезжает на машине, нарушает, пытается сунуть полицейскому деньги – и „попадает“ на уголовное дело. Они думают, тут тоже так принято», — говорит Прии.
 
Бытовая коррупция в Эстонии практически побеждена, но остаются, по словам Прии, сложные коррупционные схемы, а также явление, которое в щепетильных странах тоже считают коррупцией, но не могут победить. Это непотизм и клановость.
 
«Это же страна одноклассников!» — восклицает Виталий Бурлаков. Например, в его строительном бизнесе «внизу» никто работать не мешает, но к большим подрядам две-три крупнейших фирмы никого не допустят, ни изнутри страны, ни извне – а одноклассники или сокурсники этих магнатов во власти придадут делу форму закона.
 
Чиновники.

В Эстонии нет понятий «входной билет» и «дань», почти всё — по писаным правилам, — говорит Виталий Бурлаков.


Для того, чтобы не цвело взяточничество, должна быть критическая масса честных чиновников.
 
«Надо бы быть логичнее и проще и не копаться в мелочах – но чиновники же боятся ошибиться, потому что будут большие неприятности, и требуют чего-то, чего, по-моему, требовать не надо бы», — жалуется архитектор.
 
Но в целом Ике Волков относится к чиновникам хорошо. На бытовом уровне в Эстонии сделано очень многое, чтобы люди вообще поменьше соприкасались с чиновниками, бумагами и очередями.
 
«Технологический уровень очень изменился. Теперь все можно делать через интернет, а в советское время надо было в очередях стоять, за паспортом три-четыре раза ходить, анкеты заполнять», — Ике находит объяснение в естественном прогрессе.
 
Советница президента по юридическим вопросам Юлле Мадисе припоминает, что сразу после развала СССР, в начале 90-х годов, на места инспекторов в эстонской таможне был большой конкурс – хотя зарплата инспектора была совсем невелика. Но со второй половины 90-х борьбу с коррупцией повели жестко и успешно. Занималась и занимается этим прежде всего Kaitsepolitsei – полиция безопасности.
 
«Государство показало: взяточник — будь то судья, политик, полицейский, таможенник или пограничник – обязательно попадется, будет отдан под суд и осужден, — уверяет Мадисе. – И теперь в обществе в основном сформировалось четкое понятие, что взятки нельзя ни давать, ни брать».
 
Беспокоят же представителя Transparency International в Эстонии частный сектор, местные администрации (точнее, те 30-40 муниципалитетов, где есть деньги и где проводят привлекательные для бизнеса тендеры), госзакупки, и медицина.
 
Политики.

Кому-то в Эстонии перемены принесли жизнь много менее благополучную, чем в советские времена.


Для того, чтобы люди захотели и смогли быть честны, должна быть критическая масса политиков, которые хотели бы действовать честно и принимали нужные для этого законы (например, простой и четкий Налоговый кодекс, действенный закон об обнародовании данных и так далее) – а не такие законодательные акты, к которым можно написать море подзаконных инструкций и толковать их наиболее удобным способом.
 
Бывший депутат, 33-летний Сильвер Мейкар попал в парламент в 25 лет, кампанию провел без поддержки своей партии и шел в депутаты, по собственным словам, «чтобы изменить мир». Потом пришлось соглашаться на некоторые компромиссы.
 
Сильвер видел в парламенте разных людей с разными характерами, взглядами и целями в политике.
 
«Но главное – что раз в четыре года проходят реальные, честные и открытые выборы, и это заставляет политиков считаться со своими избирателями, постоянно думать, хотят ли они остаться в политике – и если хотят, то работать больше, чем прежде», — объясняет Мейкар.
 
«Да, как-то с самого начала все было сравнительно неплохо устроено: и общественности с самого начала разъяснили, насколько важна роль выборов в развитии страны, очень быстро обеспечили, чтобы не было скупки голосов, чтобы процесс был прозрачен, чтобы те, кто сидит в избирательных комиссиях, руководствовались определенными этическими нормами», — соглашается Ассо Прии.
 
«Должен сказать комплимент тем людям, которые руководили страной в начале 90-х, — добавляет Сильвер Мейкар. – Тогда-то делать выбор, куда двигаться, было намного тяжелее, чем сейчас».
 
Народ.
А для того, чтобы появилась критическая масса эффективных политиков, нужна критическая масса избирателей, верящих в своих политиков, а также в то, что выборы – это не странный, никому не нужный ритуал.
 
Ике Волков ходил на все постсоветские выборы: «Если не пойду и не проголосую, то какое я потом буду иметь право возмущаться?»
 
Возмущает Волкова, например, то, что «его» партия обещала до выборов упразднить в правительстве должности министров без портфеля и не упразднила, что реформа местной власти топчется на месте, что идеологические различия между некоторыми партиями все еще размыты. «В результате голосуют все-таки больше за человека, чем за мировоззрение», — жалуется Волков.

Компьютерщик Сильвер Мейкар говорит, что уход в парламент богаче его не сделал – скорей, наоборот.


Но этот «человек» — не один вождь навсегда. За двадцать лет в парламенте Эстонии ни разу не было абсолютного большинства у какой-либо из партий. А правительство, всегда коалиционное, ни разу не формировали левые.
 
У Виталия Бурлакова, как у представителя русского меньшинства, претензии к эстонским политикам серьезнее, и прежде всего они касаются языка: требования знать эстонский к тем, кто работает с людьми, даже в частном бизнесе, а также частичного перевода обучения в русских школах на эстонский.
 
Сам Бурлаков эстонский знает плохо, но обходится в жизни и работе русским. При необходимости поможет секретарь.
 
«На бытовом уровне, на уровне общения людей все очень просто. А на государственном – все неправильно», — считает бизнесмен.
 
Впрочем, за двадцать лет дискуссий о национальной политике в Эстонии было сказано уже немало неполиткорректных слов о том, что без умеренных националистов – и одновременно правых либералов – у власти, а также без отсечения в начале от парламентских выборов большой части советско-русского населения не было бы и быстрых реформ.
 
Но главной причиной того, что Эстония быстро и далеко ушла от советского прошлого, политику в отношении русских никто не называет. За 20 лет споров и размышлений у большинства сложилась более или менее схожая формула, объясняющая, «почему так получилось». Называют общую культуру, сформированную в том числе и 700-летней властью немцев-остзейцев, и небольшие размеры Эстонии, и, главное, пример и помощь соседней братской Финляндии.
 
А некоторые, как, например, советница президента Юлле Мадисе, иногда вспоминают и о том, что у эстонцев в памяти и перед глазами был отличный пример того, как делать не надо: «Мы, видимо, просто очень хотели построить совсем другую страну».
 
Таджикистан.

Гульджахон Сайфуллаева – учительница русского языка в селе Варзоб близ Душанбе. Она живет по соседству со школой. Каждый день, чтобы попасть в магазин в центре деревни, в котором она подрабатывает, ей приходиться лезть сквозь маленькое отверстие в заборе школы.

Школа летом закрыта – из нее не выйти, а единственную дорогу, которая соединяет мой дом с остальным кишлаком, выкупил какой-то богатый чиновник, который здесь теперь строит виллу", — говорит Гульджахон.
 
Нет, Таджикистан – это не страна контрастов, где соседствуют бедность и роскошь.
 
Здесь, в кишлаках, среди пыльных улочек и старых глиняных домов, люди в основном выживают в условиях нищеты.
 
Но коррупция в стране процветает, а вместе с ней — и определенная группа чиновников.
 
«Еле сводим концы с концами».
В советское время бюджет Таджикистана был дотационным. До 60% доходов республики обеспечивалось Москвой. После развала СССР Таджикистан оказался вынужден сам закрывать все дыры в бюджете. Последовавшая за развалом Советского Союза гражданская война, которая длилась до 1997 года, привела к разрухе и дальнейшему обнищанию.
 
Сегодня почти половина населения Таджикистана живет за чертой бедности. По официальной статистике, ситуация улучшается каждый год: в 2003 году бедными считались 72% населения, сейчас – 45%.
 
Тем не менее, по данным Всемирной продовольственной программы ООН, треть сельского населения страны – 1,5 млн человек — хронически недоедает.
 
Многие из них с теплотой вспоминают советское прошлое. «Мы хоть и жили раньше не очень богато, но по крайней мере не голодали», — говорит Бинафша из села Фирузабад, просившая не указывать ее фамилию.
 
«Во времена Союза всего хватало, в моей семье было 10 детей, работал один отец, и мы не испытывали нужды ни в чем. Сейчас у меня семь детей. Работает один муж, и еле сводим концы с концами», — говорит она.
 
Муж Бинафши — водитель. В день он зарабатывает около пяти долларов, в удачный день – до 10 долларов.
 
Чтоб прокормить всю семью, они пытаются экономить на всем. Сами пекут хлеб из муки второго сорта. Едят два раза, а иногда и один раз в день. Мясо готовят только по праздникам.
 
Но денег все равно не хватает. Сейчас у Бинафши главная проблема — как подготовить пятерых детей к школе.
 
«Цены очень высокие. Мне нужно как минимум 1000 сомони (около 200 долларов) на одежду для всех. Я не знаю, где их достать. Сами мы все это не можем купить, иначе останемся голодными», — говорит Бинафши.
 
Для решения финансовых проблем семья Бинафши отправила недавно старшего сына в Россию, на заработки. «Ему уже 20. Надо помогать семье», — кратко объясняет она.
 
Многие семьи в Таджикистане выживают в основном за счет трудовой миграции. Более 1 млн таджиков трудятся в России и посылают деньги домой. По статистике Центрального банка России, в 2010 году денежные перечисления из России в Таджикистан составили более двух миллиардов долларов — почти половину ВВП страны.
 
“Без денег умрешь на койке”.
Высокий уровень бедности обострил и другие социальные вопросы. Проблемы со здоровьем, к примеру, зачастую становятся для таджиков практически неразрешимыми.

В Таджикистане большие проблемы с питьевой водой и продовольствием.


«У меня сейчас зуб болит, но я думаю, откуда мне достать 60-70 сомон (12-14 долларов), чтобы вылечить его, – говорит учительница Гульджахон Сайфуллаева. — В советское время мы об этом не думали. Все было бесплатно. Людей лечили бесплатно».
 
Низкий уровень зарплат медработников сказывается и на качестве услуг. Гульджахон вздыхает, когда говорит о том, как во время СССР ухаживали за ней доктора.
 
«Сейчас на тебя внимания не обращают, пока ты не заплатишь. Если у тебя денег нет, ты пропадешь, умрешь на койке. Да и врачи раньше были образованными, а сейчас все они поступают с деньгами же, даже боишься идти в больницу, — рассказывает она.
 
Такая ситуация в учреждениях негативно отражается и на уровне здоровья населения.
 
Так, по данным Всемирной организации здравоохранения на 2009 год, уровень детской смертности в Таджикистане находился значительно выше средних показателей. Более половины смертей вызваны пневмонией, диареей и преждевременными родами, т.е. с ситуациями, которые для современной медицины не представляют особой сложности.
 
Энергетический кризис.

Мухаббат Шарифов надеется, что Рогунская ГЭС решит энергетический кризис в стране.


»Во времена СССР почти всегда был свет, — вспоминает Бинафша. — Сейчас же для нас отсутствие света стало нормой". Во время зимнего периода во многих городах и селах электричество подается по несколько часов в день, а в некоторых районах люди вынуждены неделями жить без электричества.
 
Это создает большие трудности для мелкого и среднего бизнеса. А для домашних хозяйств главная проблема – это отопление.
 
«Зимой мы обычно топим дом с помощью электрообогревателей, — говорит Бинафша. — Но если света нет, мы отправляем детей за дровами в горы».
 
Мухаббат Шарифов — житель Нурека, колыбели таджикской гидроэнергетики. Он переживает энергетический кризис по-особому. Всю жизнь он строил ГЭС — был одним из создателей Нурекской ГЭС, гордости советской энергетики; работал на сооружении Сангтудинской ГЭС и ряда других объектов.
 
ейчас он надеется, что строящаяся Рогунская ГЭС поможет решить энергетический кризис. Но с сожалением отмечает, что темпы строительства — намного ниже, чем в советские времена.
 
«Раньше у нас не было таких препятствий, как границы, независимые государства. Материалы и сейчас, и тогда получали из разных мест — России, Белоруссии, Украины. Только тогда мы ездили на разные заводы по рабочей эстафете, заключали контракты — для нас был зеленый свет. А сейчас это намного сложнее. Надо о цене договариваться, на границах груз задерживается, особенно в Узбекистане, где вагоны стоят месяцами», — говорит Мухаббат.
 
Бывшие братские республики сегодня — злейшие враги. Узбекистан даже заминировал часть своей границы с Таджикистаном – как говорят в Ташкенте, для обеспечения безопасности страны. Но на этих минах подрываются и мирные жители приграничных таджикских сел.
 
“Послевоенная демократия”.
После развала СССР многие считали, что все бывшие союзные республики в скором времени станут демократическими. Надеялись на это и в Таджикистане. Но продолжительная гражданская война в стране привела к укреплению авторитаризма.

Старые глиняные дома в таджикских кишлаках.


«Политическую атмосферу Таджикистана отличает постконфликтный синдром, — говорит политолог Парвиз Муладжанов. — Люди боятся политики, митингов и шествий. Они готовы, особенно старшее поколение, терпеть что угодно, лишь бы война не повторилась».
 
«Стиль руководства и общий подход к решениям проблем в независимом Таджикистане остались прежними, как и в Советском Союзе, — продолжает он. — А сами люди пытаются избегать любой критики властей».
 
Гульджахон Сайфуллаева часто сталкивается с такой самоцензурой: «К нам приходят какие-нибудь люди и спрашивают, хватает ли зарплаты. Я хочу выразить свое мнение и сказать, что нет, не хватает. Но директор говорит мне, чтоб я сказала, что у нас всего хватает, что у нас все хорошо. Иначе, как она говорит, меня посадят. Вот наша демократия».
 
Но люди и не требуют демократии, считает Гульджахон. «Я хочу, чтоб было как в Советском Союзе – чтобы мы жили в достатке, чтобы все было бесплатно. Зачем голодному демократия?»
 
Источник: bbc.co.uk