Запад сейчас слишком дисфункционален и слаб, чтобы вести борьбу на всех фронтах. Однако отступление невозможно без некоторого делегитимизирующего унижения Запада.

Лишь изредка открывается окно в правду о том, как работает «система». На мгновение она предстает обнаженной в своей дегенеративности. Мы отводим глаза, но всё же это откровение (хотя оно и не должно быть откровением). Ибо мы ясно видим, насколько безвкусным было одеяние, в которое она была облачена. Кажущийся успех «либерализма» — почти полностью эфемерный PR-продукт — служит только для того, чтобы сделать его внутренние противоречия более очевидными, более «на виду» — гораздо менее правдоподобными.

Этот распад говорит о неспособности удовлетворительно разрешить присущие либеральной современности противоречия. Или, скорее, его распад проистекает из выбора способа разрешения проблемы всё более ослабевающей легитимности путем всё более тоталитарного и идеологического стремления к гегемонии.

Одним из таких окон стало грязное дело о карантине в связи с пандемией в Великобритании, о чём свидетельствует утечка 100 000 сообщений в WhatsApp от министров, управлявших проектом блокировки.

Что они показали (по словам ведущих проправительственных политических комментаторов)? Уродливую картину того, как западный истеблишмент взаимодействует в подростковых нападках друг на друга и в своем крайнем презрении к населению.

Джанет Дейли пишет в The Telegraph:

«Это [блокировка] было связано не с наукой, а с политикой. Это было очевидно, как только правительство начало говорить о следовании „Науке“ — как будто это незыблемый свод открытых истин… они участвовали в намеренно вводящей в заблуждение кампании общественного принуждения. Программа была разработана для того, чтобы напугать, а не информировать и заставить сомнение или скептицизм казаться морально безответственными — что в точности противоположно тому, чем занимается наука».

«Моделью для монументальной правительственной программы, в рамках которой посидеть на скамейке в парке или встретиться с родственниками стало уголовным преступлением, была нация в состоянии войны. Ужасающие уровни социальной изоляции были намеренно созданы для того, чтобы представить страну мобилизованной в коллективных усилиях против злобного врага. Многое из этого выходило за рамки того, что мы обычно считаем авторитаризмом: даже восточногерманская Штази не запрещала детям обнимать своих бабушек и дедушек и не объявляла вне закона сексуальные отношения между людьми, живущими в разных семьях.

Все остальные соображения должны были отойти на второй план в героической национальной борьбе против вторгшейся армии, целью которой было убить как можно больше нас. И этот враг был особенно коварен, потому что он был невидим».

Шерелл Джейкобс:

«Нам был дарован редкий взгляд на истинную природу власти вдали от пристального внимания СМИ: как в частном порядке она плетет интриги, ругается, дуется и высмеивает. На всеобщее обозрение выставлены все её мрачные парадоксы: её яростная мания величия и постоянное стремление к утешению (подбадриванию) со стороны политических помощников; её склонность к групповому мышлению и безжалостным атакам (relentless sniping)».

«Чувствуется новая холодная солидарность с Америкой 1970-х годов [Уотергейт] в её ужасе перед „низкосортным качеством ума“, которое характеризовало их политический класс. Но, пожалуй, самая сильная параллель с Уотергейтом заключается в том, что… деятельность государства кажется пропитанной обыденным нигилизмом. Он присутствует в забавных крестовых походах с целью „запугать до полусмерти“ людей. Он в бесстрастном высмеивании отдыхающих, запертых в карантинных [гостиницах] (»прикол"). Он в безжалостной преданности «повествованию» (нарративу).

«С каким рвением государство бросилось внедрять драконовские меры, как только в штаб-квартире решили, что блокировка — это правильный популистский призыв. Мы узнали, как Хэнкок (министр здравоохранения) вступил в сговор, чтобы „наседать“ на учёных, которых он назвал „чокнутыми“ или „крикунами“ за то, что они бросали вызов официальной линии.

Мы должны переварить информацию о том, что государственные служащие настаивали на том, что „фактор страха/вины“ был „жизненно важен“ для „усиления информационного воздействия“ во время сомнительной третьей блокировки.

Столь же поучительным является откровение о том, что в преддверии этой блокировки политики ухватились за новый вариант в качестве инструмента для „раскручивания дела“.

Возможно, наиболее возмутительным является совет Патрика Валланса (научного советника) о том, что правительству следует „смириться с убогой интерпретацией научных данных в СМИ“, чтобы затем „перевыполнять свои обязательства“ в атмосфере нагнетаемого страха».

Фрейзер Нельсон:

«Мы видим, что премьер-министра ужасно неверно проинформировали. Это почти подозрительно. На одном из этапов он настолько не осведомлён об уровне смертности от Covid, что выдаёт цифру, отличающуюся от реальной в сотню раз».

Но самый показательный момент произошел в июне 2020 года, когда мягкотелый министр по делам бизнеса выступил за то, чтобы некоторые правила носили рекомендательный, а не обязательный характер.

На этом этапе распространение Ковида резко упало — смертность снизилась на 93 процента по сравнению с пиком: «Почему она против борьбы с вирусом, — жалуется министр. Она руководствуется чистой консервативной идеологией! Секретарь кабинета министров возражает [т.е. она либертарианка].

»Файлы локдауна содержат тысячи вложений, отправленных министрами. Когда я впервые наткнулся на них, я надеялся найти высококачественные секретные брифинги высшего уровня. Вместо этого министры делились газетными статьями и графиками, найденными в социальных сетях. Качество этой информации часто было низким, а иногда просто ужасным".

"Файлы локдауна", опубликованные в Великобритании The Telegraph, разоблачают токсичную культуру, в которой любой министр или государственный служащий, задающий «неудобные» вопросы, знал, что он может быть подвергнут инструктажу, отстранению или остракизму. ‘Вскипевшие’ члены парламента, которые, как считалось, выступали против карантина, были занесены в секретный Красный список, а тогдашний помощник министра здравоохранения написал: “переизбрание этих парней зависит от нас: мы знаем, чего они хотят”.

«Взрывные» члены парламента, которые, как считалось, выступали против блокировки, были внесены в секретный Красный список, а тогдашний помощник министра здравоохранения написал: «Переизбрание этих парней зависит от нас: Мы знаем, чего они хотят».

Но «Файлы» раскрывают нечто ещё более леденящее душу. Какова была общая реакция общественности на публикацию досье? Ясно сказано: Большинство людей настолько оцепенело и пассивно — и так послушно идут в ногу, пока государство продвигает их через серию повторяющихся чрезвычайных ситуаций к новому виду авторитаризма, что они не особо суетятся и даже не замечают этого.

Проще говоря: Большинство людей настолько оцепенело и настолько пассивно и так послушно идут в ногу, пока государство проводит их через серию повторяющихся чрезвычайных ситуаций к новому виду авторитаризма, что не очень беспокоятся и даже не замечают этого.

Чтобы было ясно, эпизод с карантином является знаковым для этой новой схемы контроля, осуществляемой с помощью гегемонии, идеологии и технологий. Автономия индивида – и его или её поиск жизни, наполненной смыслом – теперь вытесняется своей противоположностью: инстинктом подчинения и доминирования, а также навязывания порядка в неоформившемся и кажущемся угрожающим мире.

Основанное на слежке государство с либеральной моделью управления, как пишет Арта Моейни, раздулось в «тоталитарного и стремящегося охватить весь земной шар Левиафана», обманным образом замаскированного в приятную оболочку либеральной демократии, ключевые освободительные элементы которой уже давно заменены их антонимами в оруэлловской инверсии.

Для ясности: все эксцессы государственной власти, имевшие место в Великобритании во время пандемии, были разрешены в рамках западной политической системы. Государство может в любое время приостановить верховенство закона ради того, что оно считает высшим благом. Пандемия просто обнажила крайние проявления либеральной демократии — в соответствии с понятием Карла Шмитта о "чрезвычайном положении" (state of exception), которое является исходным кодом для государственного «суверенитета» над населением.

В этом этическом вакууме и в условиях крушения общественного смысла западные политики могут лишь грубо огрызаться друг на друга в стиле «Властелина колец», в то время как они надеются воспользоваться любым «нарративом» и «игрой» СМИ дня, чтобы «поднять свой уровень» в матрице власти. Говоря прямо, в отсутствии какого-либо глубокого руководящего принципа, это чисто социопатический подход.

Однако толкая так сильно маятник либеральной схемы в сторону крайней гегемонии, он вызвал пожар на другом конце спектра общей либеральной схемы: Требование уважать индивидуальную автономию и свободу самовыражения. Эта противоположность особенно очевидна в США.

Либерализм был задуман во время ранней Французской революции как проект системного освобождения от угнетающих социальных иерархий, религии и культурных норм прошлого, чтобы мог возникнуть новый порядок освобожденного индивидуализма. Руссо видел в этом радикальный чистый разрыв с прошлым – отделение индивида от семейных, церковных и культурных норм, чтобы он или она могли лучше развиваться как единый компонент искупленного универсального управления.

Таков был смысл либерализма на его ранней стадии. Однако последовавшее за этим Царствование террора и массовые казни при якобинцах продемонстрировали шизофреническую связь между «освобождением» и стремлением принудить общество к подчинению. Настойчивый призыв к насильственной революции против навязанного (утопического) «искупления человечества» обозначает два противоположных полюса западной психики, которые сегодня «разрешаются» через уклон к «гегемонии».

Это внутреннее напряжение между радикальным освобождением личности и конформистским «мировым порядком» должно было быть разрешено через «новые универсальные ценности»: разнообразие, гендер и равенство — плюс реституция, присуждаемая жертвам за ранее перенесенную дискриминацию. Эта «текучая современность» считалась «глобально нейтральной» (в отличие от ценностей эпохи Просвещения) и, следовательно, могла лежать в основе мирового порядка, возглавляемого Западом.

Противоречие, заложенное в этом, было слишком очевидным: Остальной мир рассматривает «либеральный» порядок как слишком очевидное сдерство для продления власти Запада. Они отвергают его «миссионерскую» изнанку (этот аспект никогда не присутствовал за пределами иудео-христианской сферы) и утверждение, что Запад должен определять ценности (будь то Просвещение или Woke), по которым мы все должны жить.

Не-Запад наблюдает скорее ослабленный Запад и больше не чувствует необходимости присягать на верность глобальному «повелителю». Мета-цикл принудительной вестернизации (со стороны петровской России, Турции, Египта и Ирана) завершился.

Его мистика, его очарование исчезли и хотя в Великобритании (и в Европе) действительно было достигнуто соблюдение режима изоляции через «проект страха», успех был достигнут за счет общественного доверия. Если говорить прямо: авторитет власти на Западе всё больше не вызывает доверия — как у себя дома, так и за рубежом.

Кризис противоречий и ослабления авторитета либерализма углубляется.

Двумя другими мантрами Карла Шмитта были, во-первых, сохранение власти: «Используй её» (или потеряешь); и, во-вторых, создание «врага», как можно более поляризующего и «тёмного», чтобы сохранить власть и держать массы в страхе и послушании.

Поэтому мы видим, как Байден, не имея альтернативы, прибегает к радикальному манихейству, чтобы укрепить власть против своих внутренних оппонентов в США (иронично представляя их как врагов «демократии»), а также использует войну в Украине как инструмент, с помощью которого можно представить войну Запада против России как эпическую борьбу между Светом и Тьмой. Эти манихейские идеологические исходные коды пока что доминируют в западном либерализме.

Но Запад загнал себя в ловушку: «манихейство» загоняет Запад в идеологические рамки (надевает на Запад идеологическую смирительную рубашку). Это кризис, созданный самим Западом. Говоря прямо, манихейство — это антитеза любому согласованному решению или выходу за рамки. Карл Шмитт был ясен в этом вопросе: намерение выдумать самую чёрную вражду как раз и состоит в том, чтобы исключить (либеральные) переговоры: Как может «добродетель» заключить сделку со «злом»?

Запад сейчас слишком дисфункционален и слаб, чтобы сражаться на всех фронтах. Однако отступать нельзя (без некоторого делегитимизирующего унижения Запада).

Запад поставил всё на свою, основанную на страхе и управляемую «чрезвычайным кризисом», систему «контроля», чтобы спасти себя. Теперь все надежды возлагаются на его «Осторожно! Большой босс впал в ярость; он может сделать что угодно», что, как он надеется, заставит мир отступить.

Но остальной мир не отступает — он становится всё более напористым. Все меньше верит тому, что говорят западные элиты; все меньше доверяет их компетентности. Запад опрометчиво «сделал ставку»; он может потерять всё. Или, что ещё опаснее, в порыве гнева он может опрокинуть чужие игровые столы.

Автор: Аластер Крук, бывший британский дипломат, основатель и директор базирующегося в Бейруте Форума по конфликтам.

Источник: strategic-culture.org